Страница истории депортации
Тайшетский и Шиткинский районы (последний был ликвидирован в феврале 1960 г.) вплоть до середины 50-х годов , а для некоторых людей и позже, оставались местами проживания депортированных , учтенных в архивах НКВД-МВД СССР как труд — спецпереселенцы-поселенцы. Об этом было рассказано в брошюре №4 «Лагерное прошлое Тайшета» серии «Тайшет — город, рожденный Транссибом», 2000 г. издания. Внесем некоторые дополнение в ней.
Система спецпоселений как особый тип режимной жизни спецпереселенцев существовала до 1954 года, 13 августа 1954 года было принято постановление Совета Министров СССР № 1738/789сс «О снятии ограничений по спецпереселению с бывших кулаков и других лиц» . Этим постановлением снимались ограничения по спецпереселению: с «бывших кулаков», выселенных в 1929 1933 гг. из районов сплошной коллективизации; с немцев — местных жителей Дальнего Востока, Сибири, Урала,Средней Азии, Казахстана и других мест, откуда выселение немцев производилось;с немцев,мобилизованных в период Великой Отечественной войны для работы в промышленност, которые выселению не подвергались. Режим спецпоселения стал смягчаться в 1954 году и был снят в 1956-м
(Википедия. Спецпоселенец — Wikimedia Foundation
dic.academic.ru 5.02.2021 г.).
* * *
Ликвидация Республики немцев Поволжья в 1941 году
Депортация 1941 года
После издания Указа Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья» от 28 августа 1941 г. была ликвидирована Автономная Республика немцев Поволжья и произведена тотальная депортация немцев из АССР. Для этой цели заранее (по воспоминаниям жителей АССР НП, ещё 26 августа) на территорию АССР НП были введены войска НКВД. Немцам было отдано распоряжение в течение 24 часов подготовиться к переселению и с ограниченным количеством своего имущества прибыть в пункты сбора. Немецкие жители республики были вывезены в отдаленные районы Сибири, Казахстана и Средней Азии. Согласно этому указу в сентябре-октябре 1941 г. было депортировано 446 480[3] советских немцев (по другим данным 438 280[4]). В сентябре 1941 года многие военнообязанные лица немецкой национальности были отправлены с фронта в тыловые части. В последующие месяцы депортация коснулась почти всего немецкого населения, проживающего на территории Европейской России и Закавказья, не занятых вермахтом[5][6]. Переселение немцев производилось постепенно и завершилось к маю 1942 года. Всего в годы войны было переселено до 950 тыс. немцев[7]. 367 000 немцев было депортировано на восток (на сборы отводилось два дня): в республику Коми, на Урал, в Казахстан, Сибирь и на Алтай.
Мобилизация в рабочие колонны 1942 года
С начала 1942 года мужчины в возрасте от 15 до 55 лет и женщины от 16 до 45 лет, у которых дети старше 3 лет, были мобилизованы в так называемые рабочие колонны, позже получившие название трудармии. Мобилизованные немцы строили заводы, работали на лесозаготовках и в рудниках. Постановление ГКО СССР № 1123сс от 10 января 1942 года[8] обязывало НКО мобилизовать для работы на лесозаготовках, промышленном и железнодорожном строительстве 120 тыс. немцевмужчин в возрасте от 17 до 50 лет из числа выселенных в Новосибирскую и Омскую области, Красноярский и Алтайский края и Казахскую ССР. Постановление ГКО СССР № 1281сс от 14 февраля 1942 года[9] значительно расширило список территорий, с которых немцы подлежали мобилизации. Наконец, постановлением ГКО № 2383сс от 7 октября 1942 года[10] мобилизация была распространена и на немцев в возрасте от 15 до 16 и от 51 до 55 лет, также этим постановлением мобилизовывались и все женщинынемки в возрасте от 16 до 45 лет (кроме беременных и имеющих детей в возрасте до 3 лет). Трудармия была расформирована только в 1947 году. Выжившим немцам разрешалось вернуться только в места выселения: Урал, Сибирь, Казахстан, где находились их родственники. Согласно Указа Президиума Верховного Совета СССР №133/12 д. №111/45 от 26 ноября 1948 года все выселенные в годы ВОВ были приговорены к ссылке навечно, с наказанием в виде 20летней каторги за побег с мест обязательного поселения. До 1956 года подавляющее большинство немцев в местах своего проживания находились на спецпоселении и вынуждены были отмечаться ежемесячно в комендатуре. Исключением из этого являлись в основном немцы, проживавшие до 1941 года в азиатской части СССР (кроме Закавказья) и не подвергавшиеся выселению. В 19461951 эти немцы по месту своего жительства были взяты на учёт спецпоселений (они составили т. н. подконтингент «местные» в спецпоселенческой статистике), однако в реальности большая часть немцев старожилов Урала, Сибири и Казахстана смогла избежать постановки на учёт спецкомендатур. Так, в Омской области из 46336 местных жителей немцев лишь 1142 стали спецпоселенцами, в Алтайском крае — 1130 из 17567, в Чкаловской области — 399 из 14300 .
* * *
Все спецпоселенцев, проживавшие в разных населенных пунктах в границах современной территории Тайшетского района, контролировались спецкомендатурами (данные архива Управления МВд по Ирк.области):
1.№37, 1949г., 1951 -1953 гг. В 1950 г с/к №37 была с\к №86 в с. Шиткино, спецпоселенцы проживали в В, Ужете, Болдовка, Н.Заимка, Т.Ужет, Кемчено, Черманчет, Шегашет, Тремино, Шиткино и работали в колхозах, в Чунской мехбазе (Елань, Каен, Полинчет, Н.Ужет)
2. №95 , 1950-1953 гг, пос. Порчум (населенные пункты Порчум, Новочунка, Ханяки)
3. №109 , 1953 г. п.Тремино
4.№30 , 1949 — 1953 гг., п. Квиток (Неожиданный, Шевченко, Пуляевский Дом инвалидов, Квиток)
5. №31 , 1949 — 1953 гг., п. Топорок (Топорок, Новый путь, Паренда, Хорлоши)
6. № 32, № 82 1949 — 1953 гг. п. Суетиха (Суетихинский лесозавод, Гидролизный завод, Сафроновка (колхоз им 23 годовщины Октября), Тимирязево (колхоз им.3-й пятилетки), Бирюса (колхоз «Бирюсинский партизан»).
7. №33 1949 -1952 гг, в 1953 г. с\к в Тайшете, (Сафроновка -1, Сафроновка — 2, с.Бирюса, В.Гоголевка, Н.Гоголевка, ст.Акульшет, г.Тайшет, к-з Красный Октябрь (такого колхоза не существовало, непонятно какой нас.пункт это)
8. №14 (Тальская с/к) 1949 — 1953, с.Талая (колхоз Новая деревня), Сереброво, Соляная, Школьный
9. №35 (Байроновская) 1949 — 1953 гг., Байроновский свиносовхоз, п.Большая речка, п.Горинский
10. №36 (Сергинский) 1949 — 1953 гг., с Шелехово (колхоз Труд), с.Рождественка (колхоз Страна Советов), Сергинский инвалидный дом
11. №84 , №80(Саранчетская с/к или Туманшетская), 1949 — 1953 гг. пос Венгерка, колхозы «Луч социализма», «Таежник», «Новый путь», «Труженик» нас. пунктов Туиманшет, Саранчет, Еланка, Тропа, Перевоз, Венгерка, Преображенка
12. №83. (Получеремховская) 1949-1953 гг. Нас.пункты Получеремхово, Широкий Лог, Пролетарка, Ново-Николаевка, Черемшанка, Тайтурка, Соломенка, Придорожный, В.Ужет, Землянский, Первомайский, Пишет, Урало-Ключи, спецпереселенцы работали в колхозах «им.17 партсъезда», «свет Тайги», «Перелом», «Идеи Ильича», им.Чкалова, им.Сталина, им. 18 партсъезда.
Не указаны спецкомендатуры Чунского района №95, 96,97.
Таким образом , спецпоселенцы проживали в 57 населенных пунктах. В Тайшетском районе спецпоселенцев в 1950 г. 3278 семей / 10391 чел (в т.ч. муж 3233, жен.4432, детей 2627 чел.), В шиткинском районе 150 семей /650 человек (муж. 632, жен.804, детей 633 чел.) . Всего 205 семей немцев/640 человек. Большое количество спецпоселенцев проживало в п. Квиток — 412 семей / 1314 чел. (муж. 398, жен 565, детей 351 чел.).
Среди спецпоселенцев немцев был и Шмидт Альвинус Александрович, отрывки из его книги воспоминаний публикуем ниже. Взяты рассказы о жизни в тайшетских населенных пунктах.
* * *
Творчество российских немцев
( https://wolgadeutsche.net/rd/schmidt_alwinus.htm, 31.01.2021 г.)
Шмидт Альвинус Александрович.
Память сердца. Мои воспоминания
(публикуем в сокращении)
Шмидт Альвинус Александрович (Alwinus Schmidt), родился 12 ноября 1940 г. в большой семье в столице Белоруссии, городе Минске. Его родители: отец — Шмидт Александр Филиппович, родом из с. Ней-Колония (умер и похоронен в Эстонии), мать — Елизавета Ивановна Шмидт, урождённая Шпехт, из колонии Зельман. Оба поволжские немцы. Во время войны семья Шмидт оказалась в Германии. После войны были репатриированы и отправлены в Сибирь, где пришлось пройти комендатуру, голод, холод, нищету и унижения. Позже последовало освобождение из-под комендатуры без права проживания в европейской части СССР. В Сибири Альвинус получил 7-ми летнее образование. Приобрёл много рабочих профессий. Служил в Советской Армии в ракетных войсках в звании сержанта. Затем работал путейцем, рабочим-строителем, трактористом, укладчиком асфальта, бульдозеристом, монтажником, слесарем, каменщиком. Продолжил образование в Киргизии и Эстонии. Обучался во Фрунзенском техникуме лёгкой промышленности и Таллиннском политехническом техникуме по специальности «Промышленное и гражданское строительство ПГС». Закончил техникум в 1973 году. Работать в СССР по специальности не пришлось из-за немецкой национальности. Работал бригадиром строительной бригады. В Германию выехал с семьёй в 1976 году. Работать по специальности в Германии также не удалось из-за незнания немецкого языка. Сейчас на пенсии. Имеет троих детей и одного внука. С детства любит литературу, поэзию. В последнее время увлекся генеалогией, занялся изучением истории своего рода. Результатом этих увлечений стали воспоминания «Память сердца»
* * *
….После трёх недель пути от Бреста, ночью, отцепили несколько вагонов, в том числе и наш вагон. Утром, когда стало светлее, через щели вагона спросили проходящих людей, что это за станция. Был ответ – вторая Москва. Затем открылись двери вагонов. Перед нами стояли солдаты с оружием, и последовал приказ: « Всем выйти!». На дворе стоял месяц октябрь, все люди одеты по-зимнему, а мы с детьми – полуголые. Те вещи, которые имели люди, по дороге отобрали наши охранники, но приказ есть приказ. Было холодно, у одного из офицеров был список в руках, и он выкрикивал фамилии. Подъехала «карета», из нее вышел весь в орденах майор Мыжчук. Это был наш господин. Затем подъехали «покупатели» — председатели колхозов на санях. Они выбирали себе рабочих из бездетных семей. Всё это выглядело как в фильмах, в которых продавали рабов. Люди выходили из вагона, становились в шеренгу, проходил его величество-председатель колхоза и кто ему приглянулся, того брал. Было одно отличие от рабов, нам не заглядывали в зубы и председатель не платил деньги за нас, всё остальное — копия фильма « Осмотр рабов». Ну, а тех, кто им не приглянулся, снова загружали в вагоны. Вся эта процедура длилась до обеда. Люди мёрзли, дети плакали, а эти бессовестные, безжалостные были одеты в полушубках. Как их назвать, не знаю, но они кричали на женщин: «Успокойте своих ублюдков!». Господи, как таких, настоящих ублюдков, земля носила! Всё это происходило на станции Тайшет Иркутской области. Ехали всю ночь, а под утро наш вагон просто отцепили. Поезд же с другими мучениками поехал дальше. Слышим на улице разговор, один спрашивает: «А что в вагоне?». Другой ему в ответ: «Ты что не знаешь, да там фашисты!». Люди-то не знали, кто такие немцы Поволжья и Причерноморья. Что это те немцы, которые принесли в Россию цивилизацию, передовую агротехнику, белый хлеб и многое другое. Они только знали, что это те немцы, которые убивали на фронте их отцов, братьев и сестёр да ещё с рогами. Их ненавидели люди и, когда двери вагонов открылись, то уже стояла толпа любопытных. И мы их очень разочаровали, рогов-то у нас нет, да и выглядим так же, как и они. И дети с нами малые, ведь в фильмах показывали немцев в шлеме и с рогами, а тут? Разочарование было вслух высказано: «Какие же они немцы? Обманули нас». На лицах людей появилась жалость от вида полураздетых и плачущих детишек. Кто-то сбегал куда-то и принёс одежонку и хлебушка. Мир не без добрых людей. Слава этим людям!!!
Нас высадили из вагона, перед нами стоял лейтенант с группой солдат с автоматами на ремне. Он по спискам сверял, все ли фамилии в полном составе. Когда по списку всё сошлось, нас выстроили в шеренгу и шагом марш! Дорога вела мимо конюшен, одна конюшня была пуста. Нас вели дальше в поселковый клуб. Это был посёлок Квиток. В клубе нам и предложили располагаться. Конечно, в клубе ничего кроме деревянного пола не было. Пришёл лейтенант и представился: «Я ваш комендант Белов!». Всем старше 16 лет дали уже готовое заявление, в котором стояло следующее: «Без разрешения коменданта не покидать это селение, при нарушении – 25 лет тюрьмы“. Это надо было им подписать. Такую бумагу надо было подписывать каждый месяц…
Снова в Сибири
Итак, мы – в Сибири, в Иркутской области, в посёлке Квиток. Далёкая Германия осталась в прошлом. Рухнуло всё. Надежды и мечты. Но жизнь продолжалась и надо было жить. Но пришлось выживать. Терпеть, терпеть. Не только физические мучения, но и моральные. Мы были под жёстким надзором, «под комендатурой». Конечно, старшие. Только мы, дети, были ещё «вольные». Поселок Квиток располагался на возвышенности. Кругом тайга, река Топорок протекала совсем близко. Жители поселка были, в основном, раскулаченные крестьяне при коллективизации 1926-1933 годов. Занимались лесозаготовкой и изготовлением строительного материла на большой пилораме. Была в посёлке и мебельная фабрика « Краснодеревщик». По приезду, на следующий день, пришёл охранник и объявил, что каждый должен готовить себе жилье сам. Людей отвели в ту конюшню, что стояла пустой, дали навозные вилы и лопаты. Нужно было выгребать навоз и очищать своё жилище. Позже привезли доски-горбыль. Комнаты распределяли по боксам ( бокс — это то место, где стоит лошадь в конюшне), размер одного бокса примерно 1,5х2,5м. Нашей семье дали 3 бокса, это значит — 4,5х2,5м. Из оставшихся досок сделали вдоль стены нары и соломой их застелили, так получилась комната на 3,5х1,5 м с одним окошком 1,2х1,2м. В ней же и кухонку смастерили. Железную бочку разрезали пополам, между ними положили железный 2см. лист, сверху вырезали маленькое отверстие для трубы, а сбоку в верхней половине бочки вырезали отверстие, куда дрова закладывать, а в нижней половине возле пола, чтоб золу выгребать. Вот и вся конструкция. А то, что копоть в этом жилье, никто в расчёт не брал. Ведь мы же были немцами. На эту работу ушло 2 недели. А мы «жили» пока в клубе, спали на полу. На глазах у всех (и никто уже не стеснялся) по надобности ходили на ведро, прямо тут же, как взрослые, так и дети. А куда деваться? Кормились сухим пайком, кто-что и где мог достать, тем и довольствовались. На самих уже и одежды не осталось, всё пришлось менять у местных жителей в обмен на кусок хлеба или картофелину. Трудно всё это вспоминать. Горько и обидно. Но это всё было. Это всё было мною пережито. Наконец-то «новоселье», переехали, устроились. А голод-то морит. Отцу дали работу, конюхом на конюшне, тут же рядом. Пришлось сразу попросить аванс на продукты. Дали. Мои старшие два брата и сестра (Виктория, Виктор и Александр) получили работу на мебельной фабрике, которая находилась в 3 км от конюшен, то есть нашего жилья, на берегу реки Топорок. Виктория попала в лыжный цех, а Александр в цех по производству бочек – бондарем. Виктора приняли в котельную истопником. Топилась котельная опилками и дровами, а смена продолжалась 12 часов. 12 часов подряд нужно было лопатой загружать опилки в топку. Рабочим давали хлебные карточки по 400г, для семьи 1,6 кг хлеба и больше ничего. Хлеб легче было сосать, чем жевать, так как он сильно прилипал к зубам. Это был, конечно, не хлеб, а подобие хлеба. То, что в Сибири зима начинается уже в сентябре, ни для кого не секрет, а мы начинали здесь жить, перенося все тяготы, в конце октября. Вот и новый 1946год. Лютый год. Борьба за жизнь семьи шла полным ходом. Дети, в том числе и я, лежали на нарах вплотную, чтоб хоть друг от друга тепло получить. Наши боксы были крайние. Ветер дул со всех сторон, а от печки было мало толку, только дым глаза жёг. Не было сил даже, чтобы встать. От окошка света почти никакого, а тут ещё и дым, оттого ещё темнее. Мама водички вскипятит, а мы и проглотить не можем, глотать-то разучились. Водичка течёт по подбородку, тёпленько, так хорошо. Мама нас соломой укутает, а сверху одеялом накроет, чтобы ветер солому не раздувал. И лежим так днями, без всяких эмоций, в туалет ходить нечем, только кровью. Тогда мама варила солому овсяную и этим отваром нас поила. Стало полегче, отец иногда приносил, под страхом смерти, пару горсточек овса и так нас мама отпоила, что мы начали глотать. Иногда лошадь сдыхала, так отец тайком приносил кусок мяса, которого нам нельзя было есть, но все-таки мы ели. Виктор или Виктория ходили вопреки запрету через Топорок к селению Невельск, которое находилось в 7 км от мебельной фабрики, чтобы там просить милостыню. В Невельске строили японские заключенные трассу Тайшет-Братск, а им правительство Японии высылало ежемесячно продукты питания. Они делились с теми, кто у них просил. Они знали, что мы — немцы и в каком мы положении. Иногда Виктор, иногда Виктория ходили к японцам, просили милостыню, голод сильнее страха и стыда. Иной раз повезет больше, другой раз меньше, но всегда что-нибудь приносили. К японцам ходили и другие, кроме наших. Виктор ходил, в основном, утром, после ночной смены, вместо того, чтобы спать, отдыхать после 12-и часовой изнурительной работы. Им было ясно — любым путём надо было эту зиму выжить, тогда будем жить все. Спасибо вам, родные мои, за вашу заботу о нас младших. Ванюша, мой братик,( ему исполнилось тогда 13 лет) начал ходить в лес, искать что-нибудь съедобное. Так мы дожили до весны, солнце начало нас греть, мы немного оправились. Иван ставил петли из волоса конского хвоста на зайцев и стал приходить домой с мясом, а позже нашёл поле черемши, так вообще семья оздоровилась. Ведь черемша — это чеснок лесной, состоит из множества витаминов, особенно много в ней витамина С и минералов, которые помогли нашим исхудалым телам окрепнуть. Затем и Анечка с Адольфом стали с Ванюшей ходить по полям, искать что-нибудь съедобное. Картофель, колоски пшеницы собирали. В мае стали собирать березовый сок, у птиц гнёзда просматривали и, если уже были яйца, то домой носили. Одним словом, семья Шмидт пережила зиму и выжила. Вскоре начался сезон пасти коров, за эту должность взялся наш Иван. Должен сказать, что он очень хорошо справлялся со своими обязанностями и не один сезон. Он был прирожденный пастух. Он пас людской скот, не колхозный, здесь колхоза не было. Опыт пастуха ему пригодился позже в колхозе, куда нас принудительно в 1947 году забросили. Наступило лето, а с ним мошка и комары. Чтобы хоть как-то от них избавиться, мазали себе лицо, шею, руки, ноги скипидаром. Тело, конечно, горело от скипидара, но это было легче перенести, чем мошку и комаров. Теперь на смену Ивану надо было уже Адольфу и мне идти. Искать на полях, в лесу что-нибудь съедобное. В лесу появилась ягода-костяника, потому что с косточками была. Чуть позже – земляника, затем – малина, красная и черная смородина, черника, голубика, брусника, ежевика и клюква, а также грибы. Вот какой перечень богатств лесов Сибири. Мы, дети, этими богатствами пользовались всё лето. Хоть и опасно было — змеи, волки, медведи, рыси водились в тайге, но самое страшное было — заблудиться. Из тайги выйти было даже опытному не просто. Но мы хорошо запоминали наставления старших и ни разу не попадали в плохую ситуацию. Этот инстинкт ориентировки сохранился у меня до сегодняшнего дня. Мы собирали ягоды и уже следили за другими ягодами, когда они поспеют. Приносили домой, дома их очищали от мусора и продавали на базаре. Были ведь семьи, у которых не было времени ягоды собирать. Мама варила из ягод варенье, сушила на зиму, а черёмуха — отличное лекарство от поноса. За стакан ягод получали 10 рублей, деньги эти ничего не стоили, было время красных червонцев, коробок спичек стоил 13 рублей. И все — таки, нужно было продавать, иначе не могли себе купить зимние вещи, а они нам ой как нужны были. К зиме удалось-таки купить 3 пары валенок и несколько фуфаек и ватных штанов. Рабочим давали спецодежду, которую старшие носили даже по праздникам, а дети могли вперемежку носить валенки и фуфайки с ватниками. Никто не жаловался, что валенки жмут или большие. Зимой нашли новый вид дохода — рыбачить, подлёдный лов. Прорубишь топором дырку во льду и скорей удочку забрасывай, рыба идёт подышать воздухом, а тут на тебе и лакомка висит, цап и на крючке. Особенно рыба налим из семейства сомов хорошо ловился. Рыба эта с усами. Больше всех улов был у Ивана и Адольфа. Рыбалка — это было их хобби. Все эти свои воспоминания я пишу, разумеется, для своих близких. Братьев, сестёр, детей и внуков. Ведь каждая мелочь важна. Эти подробные описания помогут понять то жуткое время. Помогут понять, что главное для нас тогда было выжить, сохранить семью. Мы были лишены детства. На нас лежали заботы – как не умереть с голода. Как не погибнуть, как не замёрзнуть. Это разве можно забыть? Это в памяти осталось на всю жизнь. Вот такое «счастливое детство» нам было уготовано «отцом всех народов»…
Снова Сибирь. Я в плену воспоминаний.
…Воспоминания меня унесли опять в Сибирь. Опять туда, где мои родители уже побывали, спасаясь от нещадного голода в Поволжье. Но теперь мы там были уже в другом статусе. Мы были – репатрианты. И хотя об этом периоде я уже вспоминал, о том страшном, тяжёлом 1946 годе, когда наша семья еле выжила. Особенно мы, маленькие дети. Но мысли бегут дальше. Мне уже 7 лет. И я всё отлично помню сам. Как всё было. А было это так.
Наступил год 1947. К зиме мы кое — как сумели приготовиться, морозы были уже не такие сильные, как в прошлом 1946, да и в семье было теперь уже 5 пар рабочих рук. В начале года была денежная реформа, никуда негодные красные червонцы сменили, была отменена карточная система. Теперь можно было за 3 руб. 60 коп. купить булку чёрного хлеба. Хлеб пекли из смеси ячменя, кукурузы и ржаной муки. В то время этот хлеб казался нам лучше и желаннее чем сегодня пирог. Так мы пережили страшный голод, хотя про мясо, сахар и жир не могло ещё быть и речи. Казалось бы, жизнь налаживается, всё улучшается. Но не так всё просто было.
Изменения ждали нас и здесь. Летом 1947 года пришёл приказ (опять приказ, опять неволя): «Собирайтесь! Поедете в колхоз!» Нас и еще 8 семей погрузили на платформу, это открытый вагон, на котором возят песок. Ехали всю ночь и утром прибыли снова на узловую станцию Тайшет, где мы в октябре 1945 года уже побывали. За нами приехали повозки на лошадях, подошёл председатель колхоза 18 партсъезда, представился. Это был Охотко Иван Тимофеевич. Сообщил, что повезут нас в деревню Пролетарка. Наши конвоиры из Квитка передали нас председателю колхоза ( будто вещи, забрали, передали…), расселись мы по подводам и поехали к новому месту. Дорога шла, в основном, по тайге, пересекли реку Бирюса, про которую песня сложена: « Там где речка, речка Бирюса, ломая лёд, шумит, поёт на голоса ». Примерно через 40 км добрались до нашей деревни Пролетарка колхоза «18-ый партсъезд». В деревне было 30 домов, из них половина стояли пустыми. В колхозе был коровник, конюшня и несколько сараев, а также контора, школа, клуб и ветряная водокачка. Но не было магазина и медпункта. Нам дали дом посредине деревни. Дом состоял из одной комнаты, без перегородок, русская печь и 4 деревянные кровати, полные клопами. Никаких постельных принадлежностей не было. Дому принадлежал участок земли в 100кв.м., заросший бурьяном 10-й летней давности. Колхоз выделил нам авансом 16кг муки и соли. Мука была с отрубями и с горьким привкусом залежалости. Принесли солому из колхозного двора, застелили кровати ею, так и расположились, ведь взрослым завтра, с утра, уже надо было на работу.
Был сезон сенокоса и надо было во время заготовить сено на зиму. Работали по 14 часов, от темна до темна. Из-за того что не хватало техники, косили вручную, сено ворошили вручную. Затем на волокушах (это было примитивное устройство — срубали 2 березки, толщиной 7-8 см, ствол служил оглоблями, а крона вместо телеги, на нее и набрасывали сено) возили в кучи и складывали в копны. Для рабочих варили обед, называемый «баланда», прямо в поле. Баланда — проста в приготовлении. В кипящую воду при постоянном помешивании добавляется мука, вот и всё — похлебка готова. Пока взрослые были на поле, мы, дети, занимались заготовкой на зиму. Как и в Квитке, здесь тоже лес-тайга, а в тайге много всяких ягод, грибов, собирай только, не ленись. Этим мы, дети, и занимались. Кроме ягод и грибов собирали мы после уборки урожая с полей колосья зерновых, картошку, брюкву, турнепс. Это был наш вклад в семейный бюджет. Взрослые в суровом 1946 году нам жизнь спасали, теперь мы им помогали, как могли.
Взрослые работали от темна до темна. Когда им было запасаться продуктами на зиму? Это — во-первых. Второе — за их труд они не получали расчёт. Бригадир начислял им трудодни в виде палочек. В конце года, когда урожай снят, колхоз должен был сдать государству в соответствии с выставленным планом зерно, засыпать в амбары для посева весной. А больше там ничего и не оставалось. Вот таков был наш социализм. Вот такое было отношение в нём к человеку. На поле еще оставались зерновые, но уже снег пошёл, скосить косами не успели, зерно промерзло. Вот тогда и гнали на покос зерна по снегу, заявляя: «Если есть хотите, то берите с поля, пока совсем не замело!»
Что было делать? Шли и косили промёрзшую пшеницу, тут же молотили. Сметали на гумне после молотилок остаток зерна с мусором и частично с землей — вот это и выдавалось колхозникам на трудодни. Пока дома просеешь да провеешь на ветру, половины нет. Сколько зерна оставалось под снегом, но план то выполнен. Колхознику ничего и не доставалось. Страшно вспоминать то жестокое время. Такое не забывается. И разве оно не сыграло роли в принятии решения уехать из СССР. Сыграло тоже. Отношение к человеку здесь всегда строилось на чёрствости и бездушии. Такой здесь всегда была власть, такой остаётся и по сей день, судя по репортажам в СМИ. Председатель за выполнение плана получал премию, а колхозники ничего. На следующий год план увеличивают уже и в 2,5 раза. И опять выполняют его. А то, что людям есть нечего, никого не интересовало. Я думаю теперь вы поняли, что если бы не дети, то и взрослые пухли бы с голоду. И всё равно было очень голодно. Обычно с ноября до конца марта молодежь отправляли на лесозаготовки, так как в колхозе зимой работы мало. Там они жили в бараках. Лесоповал шёл вручную, то есть пилой, топором. В то время бензопилы ещё не было. Нормы были высокие, морозы сильные и снег до 2м высотой. Да к тому же кормили очень плохо. Давали хлеб, сахар и иногда комбижир. Попробуй, выполни норму! И все-таки люди старались. Ещё смотря какой лес попадался. Иногда выполняли норму, ведь за это выдавали расчёт деньгами, которых мы в колхозе не видели. Весной мы ждали наших «командировочных» с большим нетерпением. Мы знали, что они привезут нам подарки. Весной 1948 года привезли к нам 10 семей литовцев. Теперь деревня Пролетарка была полностью заселена и при том на 3/4 людьми католической веры. На работу гнали ведь каждый день, власть церковные праздники не признавала. Теперь положение несколько изменилось, и люди взяли на себя смелость на праздник Пасху на работу не выходить. Председатель Охотко негодовал по этому поводу и даже отправился в Тайшет за нашим комендантом. На следующий день прибыл и комендант. Мыжчук собрал людей и началось…: «Вы здесь не для того, чтобы праздники справлять, вы на принудительной работе, а отказ от работы мы расцениваем, как подрывную деятельность и в следующий раз попадёте в тюрьму. Вы сюда сосланы навечно, навечно! Я вас здесь сгною!» Майор подметил, чтобы мы здесь соблюдали русские обычаи, советские, так как нам здесь вечно жить. Председатель остался очень доволен этой проработкой. Майор уехал и всё стало на свои места. Но мстить Охотко не прекращал, как так мы ему не подчинились. Надо сказать, что он по профессии был кузнец и в сельском хозяйстве ничего не смыслил. К тому же был пьяница, хотя и коммунист. Пропивал все доходы, которые принадлежали колхозникам. За досрочное выполнение плана, за добротное качество зерна или за другие поощрения. Ездил в центр за получением премии и возвращался ночью пьяным. Приказывал сторожу всех поднять на ноги и гнал людей на работу. А если люди не шли, то снова обращался к коменданту с жалобой.
Таким образом, он надеялся, что нас осудят. Но случилось другое. Нашу семью и семьи Лейер, Клуг, Венц и Вольф перевели в дочернюю деревню Соломенка. Там управлял только бригадир с именем Южанин. Не прошло и два месяца, как к нам снова приезжает председатель, но другого колхоза. Нашу семью на полуторке отвезли в деревню Пишет. В колхоз входили тогда три деревни. Центр колхоза располагался в деревне Пол-Черемхово. Там была семилетняя школа, которую я и окончил в 1954году. Между этими двумя деревнями, примерно на полдороги, лежала деревня под названием Широкий лог. Колхоз назывался «20-ый партсъезд», председателем которого был И.П. Соломович. В Пишете же был только бригадир Захар Белоглазов. Комендантом был Клеменков, но контора его находилась в центре. В Пишет нас привезли осенью 1950года. Вот так и здесь, в России, всё время на колёсах. Перебрасывали с места на место. А ведь у нас была огромная семья. Каждый переезд стоил нам здоровья. Ведь на новом месте надо было снова обживаться и выживать. Бороться с холодом, голодом, решать вопросы быта. Шли годы и надо было жить. С горечью в сердце. С обидой в душе. Накапливались эти чувства постепенно, мучительно, больно, приближая осознание решительного шага – навсегда уехать из СССР. Но до этого ещё очень и очень далеко…
Моя семья. Как дорога мне ты.
И снова я в прошлом, и снова пошли воспоминания. Хотя пишу больше о грустном, но вспоминать мне приятно. Потому что это была наша жизнь. Я рос в большой семье, где все заботились друг о друге, любили друг друга. Делали всё возможное и даже невозможное, чтобы выжить, никого не потерять. Мне приятно всё это вспоминать, потому что в этом калейдоскопе мелькают странички с моими дорогими родителями. С моими братьями и сёстрами. Там я рос и познавал жизнь. Непростую. Тяжёлую. Но обо всём по порядку. Деревня Пишет располагалась на косогоре, внизу протекала речка. Не помню названия её, была там и жд узкоколейка. Сама деревня состояла из двух рядов домов и широкой улицы, которую в середине пересекала дорога, ведущая в Пол-Черёмхово. На той стороне дороги, которая вела в Пол-Черёмхово, стоял дом. В нём был магазин, при доме этом же жила продавец Бородина. С её сыном Володей я дружил. На другой стороне дороги, через улицу, стоял дом, половину которого занимал клуб, а другую половину — амбар. Мы жили напротив клуба, через дорогу. В деревне было два глубоких колодца, конюшня, скотный двор, амбары и школа. В этой деревне не было пустых домов. Вот и встал вопрос — куда же нас поселить?
Как я уже упомянул, напротив клуба стоял деревянный домик, в первой половине дома был колхозный амбар, а на другой стояли больные лошади. На той половине, где был амбар, поселили семью Гудас и Ремпель. Ну, а нам не привыкать, естественно, дали конюшню. Пол был местами прогнившим, жильё не для людей. Навоз убрали, по стенкам сделали нары, поставили печку-буржуйку. Было окошечко 0,5 х 0,5 м с одинарным стеклом. Зимой оно зарастало льдом до 30см толщиной. У местных жителей были во дворе амбары, погреба, а нам куда класть заготовки на зиму? В комнате в полу вырезали дыру 100х50 см, землю из-под пола выбрали 2,5-3м глубиной, устлали соломой, положили туда картофель и опять соломой обложили, вокруг и сверху. Иногда картофель подмерзал. Это, в основном, была задача детей, мама успевала только стирать, шить, латать нам одежду да готовить пищу. Короче – все повторилось, как в Пролетарке. Опыт уже имелся. Взрослые, кроме работы в колхозе, не могли нам помогать, они и так приходили «убитыми» домой, поздно вечером, а утром на заре уходили. Прямо на колхозном дворе отгородили себе участочек, так 25х15м, и сажали мелочь. На нём сажали красную свеклу, помидоры, огурцы росли на навозной куче. В пол-метра высотой, чтобы снизу тепло было. Навоза было достаточно. Сеяли укроп. Собирали травы для заварки чая, их сушили много на зиму. На зиму заготавливали и соления. В деревянных бочках солили огурцы, помидоры, капусту, грибы. Клюкву и бруснику хранили в сухом виде, в бочке. Всё это хранилось в сенях, где не отапливалось. Все бочки для соления и хранения, которые были в нашей семье, изготовлял наш бондарь. Саша делал с Иваном дранку из сосны. А делали это так. Выбирали для этой цели сосну стройную. Вырезали со ствола куски длиной 1,5-2м. Затем при помощи топора, колуна и деревянных клиньев разрубали ствол. Сначала пополам, затем на четверть. Из четвертей делали 1-1,5см. дранку. Загибали на нужный изгиб и так фиксировали. Когда дранка высыхала, то оставалась уже гнутой. И всё это они придумали сами. Вот такие у меня смекалистые братья. Настоящие рационализаторы! А ведь как это важно было для нашей семьи. Это тоже один из способов выживания. Не зря говорят — немец, что верба. Куда сунешь в землю, там и прорастёт.
Варили варенье. А под картошку получили на окраине деревни участок в 30 соток. Там приходилось нам свиней гонять. Иначе перероют всю картошку. В деревне скот гуляет повсюду, где ему вздумается. Забудут двери в клубе закрыть, утром там и овцы, и телята, и свиньи, и птица разная, в общем, кому не лень. Вот скоту раздолье! К этому времени наш Виктор женился на Дануте, ему было тогда 24 года, а Дануте 19 лет. Виктору дали хомутарку. Это была бревенчатая избушка размером 2,5 х2,5м, в которой хранилась конская сбруя. Аня, Адольф и я пошли в школу. В школе было 10 парт, по 5 в два ряда. За партой сидели так: ученик 1 класса, а рядом сидел ученик из 3 класса. Следующий ряд — 2 класс и 4 класс. Мы были уже в 4-ом классе. Адольф и Аня закончили только 4 класса, а я на следующий год пошёл в пятый класс. Ходить в 5й класс в школу приходилось далеко. Марья Ивановна, наша учительница, была для всех 4-х классов одна. Она была справедливой и чуткой женщиной. С пониманием относилась к нашей бедности. Если у нас в одежде были иногда дырочки, старалась это не замечать. Она понимала, что наша мама просто не успевала их залатать. Материал переношенный быстро рвался. Как-то выпросил папа у бригадира Захара свободный день и лошадь с повозкой, чтобы съездить на базар купить детям одежду. Загрузился картошкой, капустой и поехал в рабочий поселок Юрты на базар. Базар был не близко. В 15 км от нашей деревни. Взял меня и Петю с собой. На базаре мы быстро всё продали и поехали в магазин за покупками. Так, впервые я увидел магазин изнутри. Папа купил мешок сахара, мешок муки и перловки. Так называлась пшеничная крупа. Затем купил материала нам на штаны и рубашки и на платья девочкам. И две пары обуви для школьников. Ане туфельки и одну пару нам с Адольфом.
Какая это была радость, когда мама сшила нам новые штаны и рубашки. Наша мама была такая мастерица! Она всё могла, всё умела и кроить, и шить. Ей приходилось своими руками делать и грубую работу, и тонкую.
Я помню твои руки, мама. Огрубевшие от безмерной работы, но такие нежные. Ты ласкала нас ими, своими натруженными руками. Ты не спала ночами возле нашей кровати, когда мы были не здоровы. А тебе так нужен был отдых. Ты ободряла нас, когда мы огорчались от неудачи. Ты радовалась, когда у нас было всё хорошо. Ты проживала нашу жизнь сама, отнимая у себя порою мелкие и редкие радости. Твоя радость была в нас.
А я всё вспоминаю и вспоминаю. Это было в Пролетарке. За нами, детьми, был прикреплен огород. Надо было его полоть, перекапывать, картофель сажать, а осенью выкапывать. Были и другие огородные работы. С вечера нам завешивали одеялом окна, чтобы мухи нас не доставали и раннее солнышко не будило, чтобы дать нам подольше поспать. Мама поднималась рано утром, готовила нам завтрак. На стол поставит всё и своим мягким голосом начинает песенкой нас будить. И вообще, она очень любила петь, особенно молитвенные песни. Бывало сядет на пол, ноги босые свои вытянет и запоёт. А мы у её ног рассядемся и вместе с ней поём. Жили бедно, но очень дружно. А как мы, дети, с мамой, стоя на каленочках, молились Богу. Она нас всех научила «Отче наш» на немецком языке и другие псалмы из молитвенной книги. Привезли с собой из Германии книгу « Сказки братьев Гримм». Написана книга была старым немецким готическим шрифтом. Сколько сказок она нам читала, когда нам очень плохо было, чтобы как-то облегчить наши страдания. А позже научила и нас эту книгу читать. А сколько было всего, что теплом разливалось в наших детских душах. Но моя память всё вернёт мне. Я хочу всё вспомнить. И рассказать вам, дорогие мои. Ведь эта память идёт из глубины души моей, идёт из сердца. А самая высшая благодарность маме и отцу за то, что сохранили наш родной немецкий язык. А это было сделать непросто. Ведь мы жили среди русских. Как же были они мудры, как это нам помогло позже, когда мы решились на переезд в Германию. Вместе с воспоминаниями о нашей семье уже сейчас, когда появилась возможность, часто думаю и о более далёких предках, наших прародителях. Читая историю нашего народа, поволжских немцев (слава Богу, что о ней стали писать больше и старые публикации стали доступны для чтения), я мысленно представляю своих близких, их жилище, их заботы. Их аккуратность и трудолюбие. Их набожность и законопослушание. Сколько было вложено ими труда в становление колоний. В превращение этой безлюдной степи в благоухающий сад. Я мысленно шагаю рядом с ними, наблюдая, как они работают, как общаются, как отдыхают. Я горжусь своим народом. Его организованностью, знанием своего дела. И преданностью традициям предков. Ведь за столько веков проживания в другой стране, вдали от родины, они сохранили обычаи предков, их культуру. А главное — они остались такими, какими были и их прародители. Стойкими, решительными, трудолюбивыми, верующими. Вера им помогала всегда. Она помогала и нашей семье выжить. Преодолеть все тяготы. Сохранить нашу большую семью. Пишу и вспоминаю. И трудно уже отделить, что запомнилось из прошлого самим, а что осталось в памяти от рассказов родителей и более старших по возрасту братьев и сестёр. Как мне дороги эти воспоминания. Горька была участь нашей семьи, но всё, что осталось там, за спиной прожитого, всё мне дорого. И нет в этих воспоминаниях более значимого и менее значимого. Всё важно, каждая мелочь, каждый шажок в преодолении жизненных тягот. Но были и радости. Маленькие и большие. Они одинаково дороги мне. Никогда не забыть мне те счастливые минутки, когда мама была рядом. Её ласковый голос, её руки. Её забота. Сколько выпало на её долю. Никогда не забыть мне отца, мужественного и дорогого мне человека. Сколько раз он выдерживал экзамен на мудрость и смелость. Брать ответственность на себя за большую семью, уметь скоро и правильно принимать решения. Я горжусь своими родителями. Они достойны, чтобы их помнили. Помнили потомки…
О, детство! Тебя ли мне забыть?!
Я часто задумываюсь – как наше детство отличалось от детства наших детей. Мы так рано стали взрослыми. Ведь не детскими забавами была наполнена наша жизнь, а осознанием своего маленького долга перед близкими. Мы чётко осознавали, чем мы должны заниматься, что главное тогда было в нашей семье. А главное это выжить, сохранить всех. И мы старались наравне со взрослыми. А летом, в деревне нам, детям, было особенно чем заняться. Мы думали не о развлечениях, а как помочь семье в поиске дополнительного пропитания и в поиске дополнительных средств для семейного бюджета. А потому утром мы отправлялись в лес за ягодами. Когда ведро у кого-то наполнялось ягодами доверху, помогали друг другу. А потом с полными вёдрами отправлялись домой. Два ведра вешали на длинную палку и на плечи, на всякий случай ведро завязывая рубашкой, чтобы ягоды не рассыпались. Дома ягоды переберём и на другой день ни свет, ни заря мама нас будит: « Вставать пора, идти надо!» Ведро с уже перебранной ягодой ставишь в мешок, завязываешь веревку за углы, в углах мешка по картошине, чтобы узел веревки не сползал, и сверху мешок завязываешь. Получился рюкзак.
Замечу, что летом ходили только босиком. И на огороде, и в лесу, и даже, отправляясь на базар. Кожа на подошве ног была толстая, но еловые шишки в лесу немного чувствовались. A по полю, после скошенной пшеницы идти было очень больно. А приходилось, когда колоски собирали. В то время сеяли вручную, поэтому бороздок не было. Раза два змеи за ногу меня кусали. Сразу ртом кровь высасываешь, до тех пор, пока крови не будет, (конечно, всё выплевываешь), затем ранку мочой обработаешь и ею же рот сполоснешь и все. Немножко ранка покраснеет, иной раз и опухнет, поболит, но ни разу серьёзно не заболели. А змей и гадюк было много у нас в лесу. Вы сейчас могли подумать – а почему же босиком в лес-то? А что же было нам обуть? Обуви лишней не было. Не за что её было купить для всех. Адольф и я носили одну обувь в школу, то он оденет, а я иду в галошах с портянками. На другой день, чтоб не обидно было, всё меняется.
Итак, я хочу продолжить своё повествование. Идём мы с Адольфом на базар, надо продать ягоду. Базар был ( напомню) в 15 км , в рабочем поселке Юрты. Продавали 200 граммовый стакан ягод за 50 копеек. Когда всё продано, спешили в магазин, надо на обратный путь было купить хлеба, для семьи макарон, сахара, иногда и комбижира. Позже, когда Адольф пошёл работать, (а пошёл он работать после 4-го класса), его сменил Петя. А чуть позже и Альберт (моей сестры Виктории сын) с нами стал ходить. Альберт рос хилым мальчиком, только большой живот у него не уменьшался со времён зимы 1946года. Зато он был в семье самым талантливым музыкантом после Ивана. Никто не мог играть по нотам. Да их и не знали, всё играли на слух. Бывало, поставит баян на стул, а самого из-за баяна не видать, а баян будто сам играет. Он и на балалайке, на гитаре, на мандолине, на всех инструментах, которые у нас были, играл. Я уже писал, что мы жили напротив клуба. В самом клубе никаких музыкальных инструментов не было. Танцы устраивали мы, Иван играл на баяне (хотя мог на всех инструментах), Аня – на гитаре, Адольф – на балалайке или гармони, или баяне. Петя и я не играли. Альберт мог заменять всех, но ему нельзя было поздно в клубе быть. Иногда Марья Ивановна разрешала ему и после 20 часов в клубе быть, но это были исключения. Конечно, ребята играли бесплатно, им игра доставляла удовольствие. Забегая вперед, надо сказать, что Альберт, будучи в Германии, устраивает по приглашениям одиночные концерты, играет на свадьбах и других увеселительных мероприятиях. Я хочу особо рассказать про брата Ивана. То, что он был прирожденный пастух, я уже писал, а почему он им стал?
Надо сказать, что он родился в 1933 году и когда настала пора ему в школу идти, началась война. А потом пошли скитания, материальные трудности, потому время было потеряно. Так он и остался у нас совсем неграмотным. Но я, сравнивая его с другими, пришёл к выводу, что наш Ваня — самый смышлёный в вопросах изобретения того или иного. Он пошёл в пастухи, на мой взгляд, потому, что он очень любил природу. Там, на лугах, где скот пасётся, он наблюдал за природой, любовался ею, делал весной свирели, когда кора на дереве хорошо скользила. Делал нужные в домашнем хозяйстве всякие предметы из березовой коры, например, корзины, туески, в которых можно было брать с собой на покос воду. Маслобойки, в которых масло сбивают, и другие изделия. Кроме того, он заядлый рыбак. Для ловли рыб он плёл из прутьев ивы « морду», которую сам раньше никогда не видел. А в своём воображении мог себе представить, что этим приспособлением может ловиться рыба. И всё это без посторонней помощи и подсказки. И всегда оказывался прав. Очень любил он охотиться. Ловил бурундуков, шкурки которых принимали за деньги. Было обращение государства к населению — делать всё, чтобы уменьшить размножение этих грызунов. А ловил он их собственным методом. Из хвоста конского волоса делал петли и привязывал их к длинной палке. Сидя на бревне среди бурелома, посвистывал, привлекая зверька. Вот они и бежали к нему. Когда бурундук подбегал к нему на близкое расстояние, Иван надевает ему петлю на шею и затягивал её. Позже, когда разрешили носить оружие, он купил себе ружьё и ходил на глухарей, на косачей. Брал и меня с собой. На бурундуков, на косачей, на глухарей. Мне это было очень интересно. Только утром приходилось вставать рано. Нужно было до рассвета успеть залечь на том месте, где косачи бой проводят. Рыбаком он и по сей день остался, хотя ему уже 79 лет.
А как он права на шофера получал, будучи совсем неграмотным. Все билеты наизусть учил. А комод смастерил во Фрунзе так мастерски. Можно только позавидовать. Я горжусь своим братом. Молодец Иван!!!
Не боюсь повториться, но если бы не Виктор, вряд ли бы я писал эти строки. Большой вклад в выживании нашей семьи в те страшные годы безусловно принадлежит, в первую очередь, маме нашей. А также Виктору, отцу, Виктории, Александру и Ивану. Я имею в виду первую зиму нашего пребывания в СССР, после репатриации. И если бы не такая сплоченность семьи и стремление во что бы то ни стало выжить, материнская ласка, любовь к детям, смогли бы мы ту суровую зиму 1945-1946 гг. выжить? Я однозначно говорю: «Нет, не смогли бы.» Не могу судить, кто из нашей семьи и как далеко продвинулся бы в жизни, если была бы у всех возможность получить достойное образование. Я получил такую возможность. Когда был уже женатым. Моя специальность – инженер-строитель.
Мы в колхозе
Вернусь к нашему колхозу и к жизни семьи Шмидт. Колхоз выделил нашей семье корову-нетель, как благодарность за хорошую и добросовестную работу. Взрослые смастерили ей коровник. Напомню, что жили мы ведь на скотном дворе, где валялось много всякой всячины. Весной появился у нас бычок. А где его содержать при таких морозах? Взяли его в наше жильё, отвели ему место в углу у входа, постелили соломки и у нас появилась забота. Петя, Альберт и я должны были следить за бычком и во — время подставлять баночку. Но не всегда удавалось уследить. Тогда тот, кто был дежурным, потом убирал за ним. Потом завели овечку и она принесла двух ягнят. Тоже в жилье держали, пока потеплеет. Научили их бодать. Однажды один баранчик бригадиру колхоза, который за чем-то согнулся, так его боднул, что мы не выдержали и рассмеялись. Захар рассвирепел, пришлось барашка зарезать.
Время, проведенное в Пишете, было самое интересное в моей жизни. Здесь мы оправились от голода, здесь я провёл осознанное детство и юность. Здесь я закончил школу, здесь я начал свою трудовую деятельность. Приехала группа геологов из Ленинграда (они называли его Питером) из 4-х человек, они искали подростков для вспомогательных работ. Дело было летом, я ещё учился в 6 классе и у меня были каникулы. Не знаю, по какой причине, но всегда, когда появлялся в деревне чужой человек, в первую очередь спрашивали нас. То ли люди их к нам направляли, или то, что жили в центре, возле клуба, не знаю. Так было с киномеханиками, которые привозили раз в неделю или реже в деревню кино, ночевали всегда у нас. За это мы бесплатно ходили в кино. И цирк в деревню приезжал, показывали вдвоём чудеса разные, тоже у нас остановились. Так вот, приехали к нам в деревню геологи-разведчики. Ну, мы с Петей обрадовались, решили немножко денег подзаработать. Задача наша состояла в том, чтобы где-то вешку подержать, или толщину дерева измерить. За водой на речку сбегать, костер разжечь. Ночевали в палатке, вечером у костра под гитару песни пели, была романтика. Если бы не мошка и комары, как было бы прекрасно в тайге, в Сибири. После окончания семилетней школы в 1954году пошёл я работать путейцем на узкоколейную железную дорогу. По вечерам или по праздникам молодежь долго гуляла. Мы шли по улице с гармошкой. Гармонистом был конечно Адольф. А мы пели песни во всю мочь. На праздник Ивана Купала устраивали различные шалости. Например, в деревне обычно перед домом лежало дерево для приготовления дров. Одни успевали его распилить на дрова, другие не торопились или им некогда было. Так ночью, в день Ивана Купала, это дерево перекатывали на другую сторону улицы. Хозяевам теперь было далеко дрова таскать, через всю улицу, потому они, конечно, ругались. Хотя все мужики, будучи молодыми, делали то же самое. Всегда молодёжь любила и любит почудить, позабавляться. Везде она одинакова. То кому-то ворота с петель снимут и отнесут подальше, кому-нибудь в огороде напакостят, огурцы сорвут или что-то другое сделают. В деревне было два брата, конюхи, Осип и Митька Мишаковы. Осип жил с женщиной, у которой были две дочери — Валя и Тамара Журавлёвы. Их отец погиб на фронте. Осип пришёл с войны контуженный и плохо слышал. Ребята брали ружьё и как бабахнут, так он, бедный, как заорет: «Немцы наступают, спасайтесь!» и прячется. А у Митьки Мишакова был сын, наш ровесник, Колька. Так тот только пакостил, даже своему же отцу. То вожжи перевяжет, так что отец пол часа их распутывает, то дома натворит, нам не известно что, но только слышно по деревне крик:
«Колька, где ты спрятался, выходи, все равно найду» и ищет его с кнутом по двору. В ночное любили ходить. Это было так. Конюху надо вечером отогнать лошадей на пастбище, лошади ночью пасутся, а чтобы далеко не разбрелись, им путы на передние ноги делали. Ну, табун лошадей не очень легко было гнать. Вот мы, мальчишки, с удовольствием им и помогали. Верхом на лошадях, без седла, конечно, пару лошадей с уздечками брали на себя. Это значит — сам верхом, а в руке держишь уздечки двух коней, которые бегут рядом. Туда верхом, а обратно пешком. Конюх верхом назад едет потому, что утром рано надо ему лошадей найти, собрать, путы распутать и пригнать вовремя. В конюшню они сами знали дорогу. Я все эти подробности вспоминаю с трепетом. Ведь это было детство. Трудное, но неповторимое. И хотя мы жили в русской среде, моим родителям удалось сохранить и язык родной, и наш внутренний стержень. Присущий всем немцам. За это я не устаю благодарить своих отца и мать. Во имя этой памяти я и начал писать свои воспоминания. А дети мои, спасибо им, очень меня поддерживают в этом. Конечно, в моих воспоминаниях много личного. Пишу воспоминания и будто проживаю свою жизнь ещё раз. И не только свою, а каждого. Каждого из нашей большой и дружной семьи. Сколько всего выпало на долю нашу. И такой большой пласт жизни прошёл фактически в душевной неволе. Мы всё время зависели от кого-то. От политики государства, от самодурства отдельных его представителей. От их характеров и порою просто от их настроения. И всему этому приходилось противопоставить нашу сплочённость, неукротимое желание выстоять и всё пережить. Сохранить свой родной язык, обычаи, культуру и конечно память. Не говоря уже о сохранении просто физическом. И нашей семье это удалось.
Сняты с учёта. А свободны ли мы?
Итак, наступил год 1956. Только в апреле, спустя 4 месяца, после выхода Указа от 15.12.1955 г., нам сказали, что мы сняты с учёта комендатуры. Комендант подал бланки, в которых значилось: « Мы обязуемся на прежнее местожительства не возвращаться и никаких претензий к прежним владениям не имеем». Эти бланки потребовали подписать. На вопрос — почему мы ничего не получаем на руки, в смысле, паспорта, ведь мы теперь свободные люди и имеем право свободно передвигаться — был ответ: « Все теперь в руках у председателя колхоза! Мы ничем не можем вам помочь!». Из одной клетки выпустили, а в другую заперли. Без паспорта мы снова бесправны. Что нам оставалось делать? Продолжать работать в колхозе и искать выход из положения. Какой?
Как говорится, нет худа без добра. Наш комендант Клименков после освобождения от этой должности получил должность участкового милиционера. Как–то приезжает к нам в деревню, увидел Виктора и спрашивает его: «А ты что еще здесь околачиваешься?» И он объяснил Виктору, как ему поступить. Надо написать письмо в Президиум Верховного Совета СССР, в Москву, чтобы нам помогли получить освобождение от колхоза. Попробуй грамотно составь такое письмо? Выручила Марья Ивановна, наша учительница.
Она предложила написать письмо, которое посоветовала отвезти в Юрты, на трассу Москва-Владивосток и там сбросить его в почтовый вагон. Так Виктор и сделал.
Прошло 8 недель, Виктор получает ответ, но не из Москвы, а из районного центра Тайшет. Там стояло следующее: «Ваша просьба удовлетворена и после уборочной можете получить паспорта». В сентябре 1956г все получили паспорта, в которых стояло ограничение – «В европейскую часть страны въезжать запрещено!» Встал вопрос – куда ехать? На далекую поездку денег не было – это раз. Второе – надо куда-то ехать, где есть фрукты, чтобы поправить здоровье. Третье – надо время для поиска подходящего местожительства. Решили пока ехать на производство – лесозаготовку, где неплохо платили. Самое подходящее место было – рабочий поселок Хорлошино, который находился в 80 км. от Пишета. Все старшие уже имели опыт работы на лесозаготовках. Село Хорлошино находилась от Тайшета в 50 км, пол-дороги, 25 км было болото, а вторые 25 км в сторону Тайшета был знаменитый Чуйский тракт. Вот и пришлось ждать, пока болото хорошо замёрзнет.
Летом машину на прицепе тащил трактор до Чуйского тракта, а потом машина шла своим ходом дальше. Трактор оставался там ждать возвращения машины. Затем опять брал ее на прицеп и домой. Приехала машина за нами 25 октября. На этом закончилась наша жизнь в колхозе, в деревне Пишет. Все трудности преодолели, всё самое страшное осталось позади. Только память порою переносит во времени и пространстве. И начинаешь понимать, что забыть это невозможно. Пусть теперь и дети наши узнают, как набиралась жизненного опыта наша семья, как она выживала. В поселке жили, в основном, немцы и литовцы. Это и были наши, т.е. мои друзья. Друзья из литовцев вскоре уехали на родину. Остались немцы и украинцы. Среди них не было моих сверстников, все были старше меня на 2-3 года. Ну, в чём заключалась наша дружба и жизнь поселковая? На работе общаться было некогда, надо было работать, там и поговорить-то не удавалось. Только в машине по дороге туда и обратно. В клубе встречались на танцах, в биллиард играли, кино смотрели. При клубе была художественная самодеятельность, в которой и я участвовал. Возглавляла всю эту работу в клубе Ульзутуева, она была зав. клубом. На танцах играла музыка под патефон, а чаще всего играли на баяне Адольф или Иван наш. В январе 1959года вызвали меня на медкомиссию в Тайшет. Зима, 30 – 40 градусов мороза. Машина в Тайшет ходила раз или два раза в неделю. Ясно, что многим надо по делам ехать. Так и в этот раз. Как обычно, улеглись все в кузов, как могли и брезентом накрылись. Я лежал на чьих-то ногах, а на моих лежал главный механик Буровцев. Тяжеловес. Конечно, я уже вскоре своих ног не почувствовал. Что делать, все так лежат. Приехали в Тайшет, а я встать-то не могу, ног не чувствую. Меня шофер отвез в военкомат. Медленно начал ощущать свои ноги, затем мурашки побежали. Меня ещё отругали, что опоздал на комиссию. Ну, как глянул врач на мои ноги и сразу мед. проверка закончилась. Выдали справку о негодности к строевой службе по статье 47 г. Статья гласит — « Расширение вен ног». Об этом я уже позже услышал от своих родственников, что я «гнилой». Раньше так судили, если в армию не взяли, то значит «гнилой». Адольф к этому времени уже служил в стройбате на Амуре. Вены моих ног конечно же восстановились, иначе меня не взяли бы позже, в 1963году, в армию. Жизнь продолжалась. Среди жителей нашего нового места были и немцы.
На складе, например, заведующей была Шарлотта Рейх / Reich, мать моего друга Алика Рейх. Они были с Волги. С ними жила Алика бабушка, а она всё время говорила со мной на немецком языке. Алик, его братья, Виктор и Коля, да и сама Шарлотта по-немецки не могли говорить. Бабушке было приятно с кем–то поговорить на родном языке. У неё был наш диалект разговора, она мне сразу сказала: « Я слышу по разговору, что вы с Волги?» Они сами были с нагорной стороны Поволжья. Виктор был старший из братьев в семье. Он так, пару слов знал. Позже он женился на Нюсе Жигановой, которая работала в конторе начальником отдела кадров. Она была коренная жительница поселка. Вот классический пример ассимиляции. Их дети уж точно по-немецки говорить не будут. Чего и добивалась советская власть. Так три года быстро пролетели. Молодежь, в основном, разъехалась на родину. Теперь настало время и нам куда-то двинуться. Виктория писала с Алтая, что собираются с Сашей переехать во Фрунзе. Мы тоже начали готовиться к отъезду из Хорлошино. Завершая описание этого временного промежутка, задумался – сколько мы исколесили дорог. Может, у кого-то была более стабильная жизнь, даже и на спец поселении, но нам вот такая была уготована судьба. Жить часто «на колёсах»…
…..
Германия, родина моя
В 1976 году мы уже – в Германии…В аэропорту Франкфурта на Майне встретили нас представители Немецкого Красного Креста. На руках у них были списки с нашими именами. Отвели нас в помещение, накормили. Затем провели к ж/д вокзалу, который оказался под одной крышей с аэропортом. Это меня приятно удивило. Ещё удивило и то, что поезда подходящие и уходящие тоже находились под крышей. Подошёл наш поезд, посадили всех нас в вагон, передали наш поименный список проводнику вагона. Поезд тронулся. Где-то в 2 часа ночи 20 мая нас предупреждают подготовиться к выходу. Приехали, поезд стоит только 2 минуты. Высадились. Нас тут же встретили работники миграционной службы из лагеря Friedland. Усадили в машину и повезли в лагерь. Как всё чётко отработано! Тут нас встретили уже другие люди и отвели в бараки по комнатам. В комнате стояли уже заправленные кровати. Всё было готово к отдыху. Утром в 7 часов нас будят и приглашают в столовую завтракать и сообщают распорядок дня. В этот день был выходной. Было воскресенье. После завтрака пошли гулять. Надо сказать, что этот лагерь построили для возвращающихся военнопленных в 1945году. Здесь им был сооружён памятник. Посмотрели витрину магазина, но магазин был закрыт. Чего там только нет! Мне нужны были ботинки. Мои новые купленные ботинки перед отъездом раскисли под проливным дождем в Москве. На следующий день купил себе сандалии, это была моя первая покупка в Германии. 21 мая, утром, пошли по кабинетам для оформления документов. Здесь нам выдали регистрационную карточку и карточку Heimkehrer / возвращённого домой. Затем пригласили меня на беседу. Что-то в документах не соответствовало моим показаниям.
Меня ещё раз спросили моё имя, имена родителей, братьев и были ли мы в Германии в военное время. Позже-то я понял, что они сверяют моё имя. В тот момент я не знал, что отец тогда, в 1942 году, записал моё имя как Альберт, а я говорю, что меня зовут Альвинус. Все данные по моим показаниям сходятся, а имя моё нет. Я должен был получить Heimkehrerbescheinigung / Свидетельство возвращённого домой.
Прошли медицинское освидетельствование. Пробыли в лагере Фридланд 3 дня, до 24 мая. 24 мая отправили поездом в другой лагерь – Unna Massen, возле Дортмунда. Везде нас встречали люди из Красного Креста. Здесь происходило дооформление документов. Здесь пробыли мы 3 недели.
Затем нас отправили туда, куда мы сказали, а именно, в город Эссен. Это был лагерь для переселенцев, в котором мы прожили 2 с небольшим года. Лагерь находился на улице Шниттервег, 22, в районе города Эссен-Дельвиг.
Июнь 1976 года. Дочку Свету сразу определили в дет-садик, она месяц походила в него и начались каникулы. Но за месяц, проведенный в садике, доченька сумела научиться лепетать по-немецки. Иностранные языки ей легко давались. А тут ведь иностранный язык является родным языком. Как его не полюбить? За время каникул она с подружками по лагерю до начала школы научилась уже хорошо говорить. Подружки её были 5 сестёр из Польши, которые жили по соседству. Они прожили почти 2 года в лагере и уже хорошо говорили по-немецки. Многие использовали этот лагерь как трамплин к своему постоянному местожительству. Из лагеря искали себе работу и если находили, то и жильё искали там же, вблизи. После каникул поехал сын Валерий в город Опладен на курсы немецкого языка. Через месяц или полтора, на осенние каникулы, приехал домой. Теперь он мог уже поправлять мою немецкую поволжскую речь. Я был за него спокоен. Мы гордились им. Как-никак ему исполнилось 28 сентября 1976 года 16 лет всего. Возраст, когда многие сбиваются с колеи. Но наш сын не поддался искушениям, не пошёл по ветру. Он взял покруче, по тяжелее дорожку, ведущую к вершине. Света пошла в первый класс, учительница была ею очень довольна.
Я ходил ежедневно по учреждениям, оформлял документы. Сделал маме и брату Виктору вызовы и отправил. К концу года, а именно в свой же день рождения, 27 декабря, приехал Александр с семьей. Ура, теперь мы не одни! Он проделал тот же путь, что и мы в своё время. И в середине января 1977 года прибыл в г.Эссен, на улицу Шниттервег, 22. В конце января 1977года приехала наша мама. Осенью от биржи труда направили нас на курсы немецкого языка. Проучились там 3 месяца. Это было пустое времяпрепровождение. Закончились курсы немецкого языка, которые мне лично ничего не принесли. Мы больше праздновали, чем учились. В апреле предложили мне от Арбайтсамта курсы на повышение квалификации инженера-строителя в Дортмунде. Два брата из Польши и я с ними ездили 5 раз в неделю на протяжении 8 месяцев на машине в Дортмунд. Этот курс был для меня важен по трём причинам. Первое понятно – узнать методы западного строительства и новейшую технику, одним словом, повысить свою квалификацию. Второе – нам надо как можно дольше прожить в лагере. Почему? Объясню позже. Третье – курсы приравнивались к работе, платили гораздо больше а, в конечном итоге, увеличивается и пенсия. На курсах было мне очень интересно. Мы встречались с представителями разных фирм. Знакомились прямо на фирмах с новой техникой, которая появлялась на рынке. Занимались сметой / калькуляцией. Учились, как работают или как ведутся работы на свободном рынке. Ведь знали же мы только, как работает плановое хозяйство. А тут всё другое, всё по-другому. Проучились мы так до 15 декабря 1977года. Вот и второй наш новый год, 1978. Что он даст мне и моей семье?
Мои братья на 80-ти летии Виктории. Слева на право:
1) Виктория Александровна Шмидт, *09.11.1921 г. в с. Зельман, живет в Бонне.
2) Виктор Александрович Шмидт, *12.03.1926 г. в с. Зельман, живет в Бонне.
3а) Тут должна быть Мария Александровна Шмидт, *06.04.1928 в Омске, пропала без вести в 1941 г.
3) Александр Александрович Шмидт, *27.12.1929 г. в Омске, живет в г. Пфорцхайм.
4) Иоганнес Александрович Шмидт, *06.03.1933 г. в Минске, живет в Бонне.
5) Анна Александровна Шмидт, *09.01.1936 г. в Минске, живет в Биллефельд.
6) Адольф Александрович Шмидт, *11.01.1938 г. в Минске, умер 19.06.2011 в Бонне.
7) Альвинус-Альберт Александрович Шмидт, *12.11.1940 г. в Минске, живет в г. Вормс.
8) Петер Александрович Шмидт, * 30.01.1943 г. в Побьянице/Польша, живет в г. Боркен/Сев. Рейн-Вестфалия.
Почему нам так важно было подольше прожить на улице Шниттервег, 22? У нас в семье было пополнение. 18 июня 1977 года родился наш третий ребенок, Эрнст. Наша семья стала называться многодетной. Нам на консультации у женского врача подсказали написать заявление на постройку дома. Давали большие льготы на строительство. Что мы и сделали. Дома строились под ключ в городе Боркен. Дом будет готов в конце года. Какой смысл был бы взять где-нибудь квартиру и переехать. А затем через пару месяцев опять переезжать в свой дом. А так мы здесь экономно жили и копили деньги для приобретения мебели. 16 октября 1978 года переехали сразу в свой дом. Город Боркен находится в 50 км от Эссена, до границы с Голландией всего 13 км. Что ещё произошло за 1978 год? В сентябре 1978 года приехали в Германию сразу два моих брата. Виктор и Адольф с семьями. Их вместе из Унна Массена прямиком направили в экспериментальный лагерь Вальдбрёль. Там проходили они курсы немецкого языка, а затем подготавливали их к работе на свободном рынке. Оттуда мои братья Виктор и Адольф с семьями переехали на постоянное местожительство в тогдашнюю столицу ФРГ Бонн. С тех пор и живут они в Бонне. Новый 1979 год встречали у нас в доме, в Боркене. Были все наши, жившие в то время в Германии. Мама, Саша, Виктор и Адольф с семьями. С рождением моего последнего (ребёнка) сына — Эрнста, замкнулась история моих предков и моей семьи. Прошло 211 лет с момента выезда 04.07.1766г. Элиаса Шпехт из Германии ( по материнской линии) и рождения моего сына 18.06.1977г в Германии. Круг замкнулся. Не знал и не ведал я, что займусь генеалогией — иначе назвал бы сына Элиасом. К сожалению, не могу выйти на моих предков Шмидт, который из четырех претендует на моего первопоселенца в колонии Келлер или Лайтзингер?
Вот на этом пока я хочу поставить точку. Мои воспоминания касались больше личного. Я умышленно не стал обсуждать политические события в СССР, его международные отношения, которые, естественно, имели прямое отношение к жизни каждого гражданина, в том числе и меня, моей семьи. Более 35 лет я живу уже в Германии, можно считать половину своей прожитой жизни. Прошла она здесь, на нашей исторической родине. И ни разу я не пожалел, что я и моя семья здесь. Здесь мы – немцы. Мои дети состоялись как личности. Они в совершенстве владеют родным языком. Здесь – их родина. Но историю нашего рода они не забудут. Память о наших предках будет передаваться и внукам.
Она будет вечна. Я не писатель, не историк. Я простой человек, а потому написал так, как мог. Я очень рад, что дороги меня привели сюда, на этот форум и сайт. Я многое узнал и ещё буду узнавать. Ведь познание истории нашего народа – процесс длительный. Буду считать, что я ещё в пути».
