Дорогие друзья, мы никогда не думали, что нам придется писать, а вам читать такие строки: с июля газета «Первое сентября» перестает выходить.

Наступает новое время для страны, для школы, для учителей и учеников. И в этом времени нет места для газеты Симона Соловейчика. Она была рождена в другие годы и для другого; в этом ее мощь и ее уязвимость. Как и все мы – те, кто всерьез выбрал «ПС», заново родившиеся в начале девяностых, – она явилась на свет на волне веры в то, что историю можно направить, свершить, уйдя от советского опыта тотальной директивности; разумным, мирным словом можно изменить школу и учителя, опереться на лучшее в каждом – на человеческое в человеке.

А.С. Соловейчик


Возможно, это была очень наивная вера. Но и у наивности есть своя сила, невидимая и недооцененная. Слова Цветаевой «отказываюсь выть с волками площадей» тоже могут показаться очень наивными: отказываешься – и что? Что дальше-то? Но в какие-то моменты «наивность» – так зовут ее люди, искушенные, как им кажется, в реальной, практической, далекой от идеализма жизни, – становится силой прямого действия.
Так мы жили все минувшее десятилетие нового века: пока постепенно сокращались гражданские свободы, пока школу все больше и больше загоняли в нечеловеческие условия, мы старались быть «вопреки», отказываясь признать то, что по уму и сердцу невозможно признать.
Но сегодня мы, те, кто делает газету «Первое сентября», уже не можем оставаться в рамках прежнего издания; не можем, как раньше, выпускать «Детный мир», «Школьное дело», «Политику образования», «Идеи. Судьбы. Времена». К великому несчастью, от нас, как нам кажется, сегодня требуется то, что противоречит самому духу газеты: признать, что худшее в человеке взяло верх.
Другие издания, которые не связаны так близко со школой и детьми, могут позволить себе такую метаморфозу. Продолжать выходить, как будто ничего не случилось. Мы – не можем…
Сегодня на календаре совсем другое первое сентября совсем другого года.
Итоги минувшего двадцатилетия – в нашем последнем, 1629-м номере, который выйдет 30 июня. 13.06.2014 г.

*   *   *

    Все знают –  жизнь полна удивительных совпадений.   

     Я случайно познакомился с Артёмом Соловейчик. В автомобильной поездке по стране он   оказался в Тайшете, проезжая крутым поворотом М-53 у здания новой школы №2, увидел школу и решил заглянуть. Мы познакомились, долго беседовали. Он удивлялся –  в начале 90-х еще строят в России школы!, а я с Татьяной Александровной были  ошарашены чуть – чуть  встречей с сыном большого советского Педагога… На память  об этом  осталась книга Симона Соловейчика “Педагогика для всех”. По возвращению в Москву  Артём     удивил еще одного человека  – Елену Лосевскую, журналистку  газеты “Первое сентября”, рассказав   о встрече   с  бывшими ее  тайшетскими учителями.  

     С Еленой Юрьевной и ее родителями  мы уже познакомили  читателей сайта “Тайшетская история”, а теперь предлагаем одну из ее статей первосентябрьского периода ее журналистской работы.  В духе прощальной редакторской колонки, с которой начинается этот материал, она говорит что и её статьи  уже устарели.  Мы   не согласились.

*   *   *

Учительская усталость

         

Елена Лосевская

К ней можно привыкнуть, ей можно сдаться в плен. А можно ли ее победить?     Многим знакомо состояние, когда жизнь кажется пресной и невыносимо однообразной. Все валится из рук, а работа, прежде вызывавшая радость и удовольствие, теперь раздражает и кажется скучной и неинтересной.   

И плывешь покорно по течению, не в силах сопротивляться и что-нибудь менять. А бывает, что это состояние, называемое синдромом эмоционального сгорания, затягивается на долгие годы. Переживания теряют остроту, но это не прибавляет радости.
И кажется уже, что все так и должно быть. Но если смириться окончательно, то как жить? Что представляет собой синдром эмоционального сгорания? Можно ли с ним справляться? И как это сделать? Об этом рассказывает старший научный сотрудник Психологического института Российской академии образования Николай АМИНОВ.

      Весь мир словно маленький футляр

     Среди учителей отмечается довольно большой процент страдающих синдромом эмоционального сгорания. Это и понятно, ведь для учителя часто общение продолжается и после школы. Синдром сгорания возникает тогда, когда превышается порог частоты общения, а поскольку он у каждого разный, то и проявляться синдром может в разном возрасте. Но чаще всего он развивается к 40 годам – пику биологического состояния здоровья, когда возникает риск серьезного заболевания или несчастного случая.

Внешне это состояние выражается в предельной сдержанности и замкнутости – эдакий человек в футляре, безразличный к проблемам и интересам ребят, жаждущий полного покоя. При этом у таких учителей наблюдается высокая тревожность за будущее. Поначалу многие из них стремятся как можно скорее избавиться от этого состояния, заменить его положительными эмоциями и часто начинают злоупотреблять различными стимуляторами – алкоголем, транквилизаторами. Но это еще больше усугубляет ощущение безысходности и разрушает человека.

    Все это, естественно, сказывается на здоровье – не случайно среди учителей наблюдается самый большой процент коронарных психосоматических заболеваний. Первые признаки нарушения сердечно-сосудистой деятельности являются первыми признаками наличия синдрома эмоционального сгорания.

Наиболее подвержены сгоранию интроверты. Но надо сказать, что часто интроверсия развивается у экстравертов как некая защита, помогающая избегать общения, сводить его к минимуму, – открытость постепенно сменяется замкнутостью.

    Беззащитными оказываются и те учителя, которые ориентированы не на результат обучения, а на личностное общение, на создание климата семьи, в котором ребенок чувствует себя комфортно. Природная установка таких учителей сильно расходится с требованиями, которые к ним предъявляют, а это может привести к потере смысла своей работы.

    Но самое страшное, что синдром сгорания резко сказывается не только на поведении учителя, но и на стиле обучения. Страдающий этим синдромом учитель, как правило, холоден, нетактичен, авторитарен в отношениях с детьми, позволяет себе игнорировать их права, срывать на них свою злость. Эта модель отношений может впоследствии повлиять на склонность детей к такого же рода эмоциональному сгоранию.

Больше всего удивляет то, что, пребывая в критическом состоянии, когда все раздражает и ничего не радует, учителя умудряются еще и повышать свои разряды. Не чувствовать дискомфорта они, конечно, не могут, но продолжают нести свой тяжкий крест. Внешне вроде бы складывается вполне благоприятная картина определенных достижений. Но пропасть между ними и внутренними ощущениями лишний раз подтверждает, что все разговоры о гуманизации образования не более чем пустой звук.

    Не только лечение, но и профилактика

    Как справиться с этим состоянием и восстановить эмоциональную стабильность? Ответ на этот вопрос ученые пытались найти еще в 20-е годы, когда были предприняты первые попытки исследования утомления у учителей. Уже тогда было выявлено, что утомляемость наступает после 4 часов работы. Но после того как были свернуты все службы, занимающиеся научной организацией труда, исчезла и сама проблема. Вновь об эмоциональном сгорании заговорили в 70-е годы, после выхода в свет работ американского психолога Х.Фрейденберга.

     Исследования подтвердили предположение, что синдром сгорания необходимо относить к числу профзаболеваний, а подверженные ему люди нуждаются в лечении и особых коррекционных программах. Долгое время у нас не принято было называть вещи своими именами, так как это требовало изменения отношения к учительскому труду. Впрочем, до сих пор в этом направлении не сделано никакого шага на государственном уровне.

     В идеале механизм защиты от этого синдрома необходимо сформировать еще в пединституте. Для этого на ранних этапах обучения нужно выявить у студентов склонность к эмоциональному сгоранию. Как известно, она наблюдается не у всех – таланты имеют защиту от природы. Остальные могут развить ее в себе при условии, если программа подготовки будет направлена на это. К сожалению, у идеи раннего профотбора пока недостаточно сторонников для того, чтобы воплотить ее в жизнь.

Впрочем, профилактические меры могут быть созданы и на уровне школ. Во-первых, следует подумать об изменении условий труда: четко определить обязанности учителя, которые, как правило, очень размыты, не перегружать учителя, всячески создавать для него возможности профессионального роста.

Если все это осуществить не удается, остаются еще две меры: система фармакологической помощи, разработанная специально для “сгоревших” учителей японским психологом Кондо, и бихевиоральные тренинги, направленные на снижение эмоциональной чувствительности к критике со стороны других людей, то есть повышающие эмоциональную стабильность.

Что касается тренингов, с ними надо быть очень осторожными. Беда в том, что практически все они ориентированы на обратное – как правило, еще больше повышают у человека чувствительность к критике, а также его эмоциональную распахнутость в то время как думать надо о защите.

     Урок – полчаса, и ни минуты больше

Но предположим, все это недоступно учителю. Тогда можно попробовать справиться с мучительными ощущениями самому. Прежде всего нужно жестко скоординировать приоритетные цели как личные, так и профессиональные, установить для себя, что главное, и жить в соответствии с этим.

     Насыщенное общение следует компенсировать несколькими часами полного одиночества. Конечно, далеко не каждый учитель может позволить себе сегодня такую роскошь: достаточно вспомнить, какова у многих реальная нагрузка – 7–8 часов вместо положенных 4, и все же 2–3 часа ежедневного запрета на контакт необходимы для того, чтобы чувствовать себя в форме.

    И, наконец, можно овладеть приемом восстанавливать эмоциональную устойчивость во время урока, если следовать определенной тактике его построения. Существует некая психологическая система перехода из одного состояния в другое. После 20 минут работы, независимо от того, что человек преподает, у него возникает установка на подмену занятия. 10 минут он еще держится, но после 30 начинает думать, когда же кончится урок. Это, кстати, касается не только учителя, но и учеников. Желательно, чтобы последняя треть урока была посвящена не предмету, а диалогу с учениками на интересующие их темы. Потрясающий способ снять эмоциональную нагрузку! Учителя, решившие его попробовать, убедились в этом.

     На первый взгляд, кажется, невозможно установить зависимость между аттестацией и многолетним накоплением эмоциональной усталости учителя. Мало ли, сколько внешних и внутренних раздражителей помимо аттестации!

И все же во многом именно система признания (или непризнания) профессиональных достижений, их соответствия высокому статусу порождает в душе педагога поиски, сомнения и терзания. Да и самооценка часто зависит от оценки коллег и заключений экспертов.

    Начинается все как будто с мелочей: что-то эксперты не так поняли, не вовремя пришли на урок, не захотели вникнуть, услышать мнение учителя.

И постепенно летящий под откос снежный ком набирает скорость все больше и больше, и с каждым днем остановить его труднее и труднее…

Есть ли выход из подобных ситуаций? Мы продолжаем разговор с Николаем Аминовым.

    Одним важен результат, другим – общение

Считается, что аттестация влияет на качество образования и на повышение мастерства учителей. Если взять сегодняшнее положение дел, станет очевидным, что это утверждение – огромное заблуждение.

    Судите сами: основных критериев, по которым определяется квалификация и присваивается соответствующая категория, два – успеваемость учеников и точное следование спущенным сверху программам. Нынешняя система аттестации полностью игнорирует саму суть учительского труда. Учитель – прежде всего личность, а не автомат, производящий знания. Равно как и ученики не автоматы, воспроизводящие знания.

Аттестация должна быть сообразна природе таланта учителя и соразмерна ему. Что это значит?

     Специалисты исследовали природу педагогических способностей и обнаружили, что одни учителя ориентированы на результат, другие – на обратную связь.

Исследования позволили выделить два коммуникативных стиля поведения и соответственно два типа учителей. Первый – назовем его тип Х – объединяет учителей, ориентированных на общение: открытые сами, они воспитывают открытость и у своих учеников, чувствительны к их проблемам и запросам и готовы в зависимости от запросов перестраивать свою технологию. Обычно к этому типу принадлежат учителя начальных классов и воспитатели.

    Ко второму типу – Y – относятся предметники. Они ориентированы на результат и на жесткий контроль формирования тех процессов, которые ведут к этому результату. Это вовсе не значит, что он не берет во внимание личность ребенка. Да, он может работать в системе идей гуманной педагогики Роджерса, раскрывать ребенка всеми доступными ему способами, но при этом в уме всегда держит результат, хотя это не портит его отношений с детьми.

    Если признать, что тип Х и тип Y – две абсолютно разные специальности, и учесть, что у поступающих в педвузы абитуриентов уже сформирован определенный коммуникативный стиль поведения (а формируется он в подростковом возрасте от 12 до 14 лет), то вывод напрашивается сам собой: необходимо при поступлении проводить психодиагностику и впоследствии обучать природой данному стилю, совершенствовать его, не ломая при этом себя.

    Учитель начальных классов страдает больше всех

Но вернемся к аттестации. Совершенно понятно теперь, почему больше всех страдают от нее учителя начальных классов: от них требуют результата, а это противоречит их природе, и получается, что, как правило, им присваивают на 2–3 разряда ниже, чем они заслуживают. (Кстати, и эмоциональному сгоранию они подвержены больше.)

Впрочем, требование результата противоречит и природе самой начальной школы. По идее она должна строиться на двух китах: дать ребенку возможность почувствовать в себе личность и научить любить учиться. Все остальное он возьмет в средней и старшей школе. Но если в этом возрасте его усиленно пичкают различными науками, предпочитая деловой стиль общения с ним, то есть опасность, что личностью он не почувствует себя никогда. А наверстывать упущенное в 5 классе будет уже слишком поздно.

К сожалению, требования средней и старшей школы все больше и больше переносят в начальную, и это выхолащивает ее истинное предназначение. О профессионализме учителя начальных классов судят по количеству хороших и плохих отметок, полученных его учениками, а нужно оценивать его работу по тому, как сформирован мотив к дальнейшему обучению и какой климат царит на уроке.

     Но и предметнику не позавидуешь. Ему, конечно, попроще вписаться в существующую схему аттестации, но вынужденная зацикленность на успеваемости часто и его приводит к неудовлетворенности своим трудом. Многие нетрадиционно работающие учителя видят смысл своей деятельности не в том, чтобы ученик запомнил формулу, а чтобы научился тем или иным способом приходить к ней. Именно это, а не зубрежка остается на всю жизнь.

     Вот что действительно должен измерять эксперт – умение учителя-предметника формировать у ученика те процессы, которые ведут его к успеху. Но это, к сожалению, пока что из области фантастики.

Беседовала
Елена ЛОСЕВСКАЯ

«Первое сентября», № 26, 1999

Loading